Как говорил Александер
Горечью - привкус осенней травы на твоих губах…
Мне ли тебя называть своим… теперь?
В золоте жидком светящихся глаз надежда и страх,
Ты мне не веришь? Зря. Это просьба: «Верь».
Заревом алым зари – то, к чему ты так долго шел,
Кто-то кричит: «Умри!», и я даже понял, кто.
Вспомнилось тут: черный бархат и рыжий шелк…
И знаешь, неважно, расскажут ли барды о том.
Сумерки – цветом одежд на твоих плечах…
Черный тебе идет… да ты знаешь сам.
Кто-то решил, что Защитнику – роль палача?
Кто-то решил – нужно мстить за поруганный храм?
Голосом тихим – ты вынес им всем приговор,
Мне ли с тобою спорить… сейчас? Теперь?
Ты не хотел, чтоб мы вместе взошли на костер?
Я не хочу потерять и тебя… поверь.
Мне ли тебя называть своим… теперь?
В золоте жидком светящихся глаз надежда и страх,
Ты мне не веришь? Зря. Это просьба: «Верь».
Заревом алым зари – то, к чему ты так долго шел,
Кто-то кричит: «Умри!», и я даже понял, кто.
Вспомнилось тут: черный бархат и рыжий шелк…
И знаешь, неважно, расскажут ли барды о том.
Сумерки – цветом одежд на твоих плечах…
Черный тебе идет… да ты знаешь сам.
Кто-то решил, что Защитнику – роль палача?
Кто-то решил – нужно мстить за поруганный храм?
Голосом тихим – ты вынес им всем приговор,
Мне ли с тобою спорить… сейчас? Теперь?
Ты не хотел, чтоб мы вместе взошли на костер?
Я не хочу потерять и тебя… поверь.