Мой способ сказать "люблю"Из кухни пахнет чем-то вкусным, и Бальзак понимает, как он на самом деле голоден. Еще бы — напрочь забыть о завтраке и обеде, с головой уйдя в работу. Но это его любимая работа. И ради неё вполне можно пренебречь потребностями тела.
Дюма так не считает. Дюма заглядывает в комнату — растрепанный, раскрасневшийся, немного встревоженный.
- Привет. Я только сейчас понял, что ты дома — сидишь у себя в комнате, носа не высовываешь... Ты сегодня хоть что-нибудь ел?
- Я забыл, - пожимает плечами Бальзак.
- Но так же нельзя! - на лице Дюмы — непонимание и шок. - Как ребенок, честное слово...
- Я был занят.
Несколько секунд Дюма смотрит на него. Несколько секунд Бальзак занят тем, что пытается интерпретировать выражение тепло-карих глаз любовника. Удивление? Обида? Сам Бальзак считает, что ничего обидного не сказал, но Дюма часто начинает дуться ни с того, ни с сего, так что мало ли. Усталость? Невольная злость?
Бальзак продолжает пытаться это понять, когда Дюма делает несколько шагов вперед. От него веет теплом, и Бальзак неожиданно для себя осознает, что замерз. Вот ведь — когда Дюмы рядом нет, он практически ничего не чувствует. Когда есть — чувствует непривычно остро...
… хотя сейчас Бальзаку почему-то не кажется, что это плохо.
Его мягко обнимают и начинают массировать спину. Затекшие мышцы тут же отзываются болью. Сколько он сегодня просидел в одной позе? Несколько часов? Явно многовато.
В руках Дюмы Бальзаку хорошо и спокойно. Так хорошо и спокойно, что недоверчивый разум агностика тут же начинает искать во всем подвох. У Дюмы был повод обидеться, во всяком случае, раньше он на подобное обижался. На этот раз не обиделся. Почему?
- Ты слишком много думаешь, - шепчет на ухо любовник. Словно мысли читает. Хотя это всего лишь одна из его любимых фраз применительно к Бальзаку.
- Хватит уже. Научись расслабляться. Я не у-ку-шу...
- Каким местом ты чувствуешь такие вещи, а? - почти обреченно интересуется Бальзак. Он знает, что никогда этого не поймет.
И Дюма даже не уточняет, что за «такие вещи». Вероятно, это тоже входит в список того, что черные этики понимают на уровне подсознания.
- Ты же как ежик весь, - с неповторимой мягко-снисходительной интонацией объясняет он. - Иголки во все стороны торчат... И при этом такой заботливый. Я подарок твой нашел. Почему ты только вот так его подложил, втихую, а?
- Как ты понял, что это я? - Бальзак опускает взгляд, смотрит в пол с таким упорством, словно там нарисовано что-то невероятно интересное. Ему мучительно неловко. Столько времени делать вид, что ему, в общем-то, все равно — и так спалиться...
- Чудо, - Дюма осторожно берет его за подбородок, приподнимая голову, и улыбается, заглядывая в глаза. - Ну посмотри на меня. А дело в том, что среди всех моих знакомых только ты мог додуматься тайком подложить мне в сумку коробку дорогущих конфет, которые в нашем городе еще поискать надо.
- Откуда ты знаешь, сколько они стоили? Я же содрал ценник, - Бальзак часто-часто хлопает ресницами, пытаясь хоть так спрятаться от чужого взгляда. Пусть даже этот взгляд почти по-женски нежный и любящий.
- Ну, наверное, оттуда, что я сам давно пытался найти эти конфеты, - смеется Дюма. - Сколько времени ты их искал?
- Не так много, - хмыкает Бальзак, чувствуя себя уверенней: разговор ушел от опасной темы. - Если точно, то пару часов. Один телефонный звонок плюс время, которое понадобилось для того, чтобы мне их привезли.
- Ты мог устроить это в любой момент? - неверяще спрашивает Дюма.
- Ты тоже, - пожимает плечами Бальзак. - Стоило только залезть в Интернет и найти нужный сайт.
Дюма отступает от него и скрещивает руки на груди. Обиделся. Опять. И опять непонятно, на что.
Из кухни пахнет уже не так вкусно. Бальзак принюхивается, непроизвольно морщится и встает. Конечно, он не умеет готовить так, как Дюма, но на то, чтобы вытащить из духовки еду, которая явно вот-вот подгорит, и его скромных навыков хватит...
В духовке оказывается любимая Бальзаком рыба, и лишнее время, на которое она была оставлена без присмотра, не успело существенно повлиять на её внешний вид. Однако очень быстро Бальзак понимает, что явно переоценил свои навыки — доставая рыбу из духовки, он умудряется обжечься.
- Черт! - Бальзак роняет противень, но на пол он не падает. Его тут же подхватывает Дюма, предусмотрительно надевший рукавицы. Рукавицы. Да. Бальзак переводит взгляд на свои руки.
- Я не подумал, что ты полезешь доставать её рукой, обмотанной полотенцем... - явно извиняясь, бормочет Дюма чуть позже, обрабатывая ожог — по счастью, небольшой. - Ежу понятно, что оно может соскользнуть...
Да. Ежу. Но не логику-интуиту, ломающему голову, как бы так помириться с любовником, чтобы при этом перед ним не извиняться. Во всяком случае, вслух.
- Мне лень было искать вторые рукавицы, - хмыкает в ответ Бальзак. Дюма укоризненно смотрит на него. И неожиданно фыркает — очевидно, «прочитав» по лицу или во взгляде любовника некую информацию, доступную только черным этикам.
- Ты специально обжег себе руку, чтобы помириться со мной?
- Считай это моим способом сказать «извини», - совсем тихо, практически себе под нос, бормочет Бальзак.
- А та коробка конфет... - начинает было Дюма.
- Считай её моим способом сказать «люблю», - Бальзак наклоняет голову так, чтобы спрятать за волосами лицо.
Дюма долго и задумчиво смотрит на него. Слишком долго. За это время Бальзак успевает преодолеть неловкость и даже приподнять голову, чтобы недоуменно посмотреть в ответ.
- Ежик ты мой колючий, - наконец, нарушает молчание Дюма. Затем тянется вперед и касается губами губ своего интуита. - Я тоже тебя люблю.