Шиппера конкретно несет...

[Egoteamo]

Еще одно AU, на этот раз к 26 серии. После смерти Кирхайса Райнхард настолько ушел в себя, что не реагирует почти ни на какие внешние раздражители. Оберштайну приходится прибегнуть к шоковой терапии.
И да, рейтинг опять-таки ни о чем, и ООС тоже на месте...

Шоковая терапия

Здесь холодно. Так холодно, что не спасает даже форма. Но Оберштайн равнодушно констатирует этот факт, обращая на него очень мало внимания.
Внимание приковывает бело-золотая фигура, сгорбившаяся на ступеньках рядом с закрытой капсулой. Его превосходительство Райнхард фон Лоэнграмм. Юный бог — таким он кажется в этом белом плаще, коронованный сияющим золотом собственных волос. Прекрасен даже сейчас, даже сломленный болью, потерявший самого близкого человека.
Несомненно, он слышит шаги Оберштайна, но не поднимает головы и даже не вздрагивает. Более того — ни разу не шевельнулся за все то время, которое на него смотрит Оберштайн. Словно действительно идол. Словно превратился от горя в холодный бесчувственный камень.
- Ваше превосходительство, - Оберштайн подходит ближе, смотрит еще пристальнее — хотя в этом и нет нужды, электронные глаза и без того с бесстрастной точностью фиксируют происходящее. По-прежнему — никакой реакции.
Оберштайн медленно, изучающе кладет руку на плечо его превосходительства. Конечно, вряд ли плащ и эполеты позволяют что-либо почувствовать, но в обычном состоянии Райнхард не потерпел бы даже такого, максимально невинного прикосновения. Ни от кого, кроме... Да. Человек, из рук которого маркиз Лоэнграмм принял бы и чашу с ядом, мертв, и, похоже, утаскивает за собой и своего самого близкого друга.
Оберштайн приподнимает лицо Райнхарда за подбородок. Приподнимает, каждую секунду ожидая, что его превосходительство отпрянет, обожжет гневным взглядом и резким, словно удар хлыста: «Что вы делаете, Оберштайн?!» Но ничего не меняется. Серые глаза смотрят сквозь Оберштайна, не фокусируясь на нем. Глаза, кажущиеся серебряными на пугающе бледном лице. Идол, а не человек. Идол из серебра, золота и мрамора.
И кожа под пальцами — прохладна, что, впрочем, не удивительно. Еще один штришок к образу, к завораживающе-жуткому впечатлению.
Оберштайн смотрит. Сейчас Райнхардом можно любоваться очень долго. Но Оберштайн позволяет себе лишь несколько секунд.
Графиня Грюневальд ждет, когда её брат придет поговорить с ней. Вселенная ждет, когда завоеватель поставит её на колени — Вселенная, своенравная женщина, любящая лишь тех, кто берет её силой. Райнхард фон Лоэнграмм не может позволить себе умереть или сдаться.
И Оберштайн наклоняется, придерживая лицо его превосходительства теперь уже и второй рукой. Кожа под пальцами впитывает тепло и постепенно начинает розоветь. Губы Райнхарда тоже уже не так бледны.
Оберштайн целует их — мягко, невесомо, готовый в любой момент оторваться и отойти на несколько шагов назад.
Это терапия, не более того. Шоковая терапия, чтобы вернуть командующего армии и будущего императора — Рейху. Но Оберштайн не может отрицать того, что ему приятно быть врачом, использующим такую терапию.
Дыхание Райнхарда учащается, и Оберштайн тут же отстраняется, убирая руки за спину и отходя на достаточное расстояние. В серых глазах — сначала непонимание, потом удивление, затем злость.
- Оберштайн, кто позволял вам прикасаться ко мне?! - Райнхард повышает голос, вероятно, сам того не осознавая. Оберштайн ждал такой реакции. И очень хорошо знает, как нужно на неё отвечать.
- Необходимость. Вы не реагировали практически ни на какие раздражители. Пришлось прибегнуть к крайним мерам, - невозмутимый тон, правильные, логичные слова. - Вы обещали адмиралу Кирхайсу завоевать Вселенную. Так не будьте же клятвопреступником, ваше превосходительство.
- Вы пришли сюда только затем, чтобы сказать мне это? - Райнхард — и это очевидно — успокаивается, принимая аргументы Оберштайна. Хотя по его лицу и видно, как он не хочет признавать, что советник прав.
- Нет. Вам послание с Одина. Это графиня Грюневальд.
- Вы и это посмели сделать? Вы посмели ей рассказать! - его превосходительство снова находит повод для злости, снова гневно сверкает глазами. Это может испугать — но только не того, кто видел глаза Райнхарда фон Лоэнграмма потухшими и безжизненными, словно микрокомпьютеры в глазницах его самого хладнокровного, самого безэмоционального советника.
- Да. Я это сделал, - спокойно отзывается Оберштайн. - И точно так же я сделаю все, что необходимо для блага империи.
Райнхард долго смотрит на него. Долго и пристально. Так, будто хочет что-то сказать или о чем-то спросить.
И через несколько минут встает и уходит, так и не произнеся ни слова, с гордо поднятой головой, со спиной прямой настолько, что это кажется неестественным. И Оберштайн думает, что он знает, что именно хотел и не смог сказать человек, которому проще завоевать Вселенную, чем...
Чем признаться самому себе в чем-то действительно важном.