Воистину, шиппер в любой сцене с любимыми героями...

[Egoteamo]

... найдет, на что пофапать. Или даже на что написать фик.
Даже если один из героев уже с десяток серий как призрак.
Ну в самом деле - если призрак Яна является Юлиану, почему он же не может являться Шенкопфу?

Доверяясь ощущениям

Вальтер фон Шенкопф любит Изерлон. Драгоценный трофей, дом, мощнейшее оружие — вот что для него эта крепость. Королева космоса, как шутит Поплан. Гордая и своенравная, словно и в самом деле признанная красавица, выбравшая из всех своих поклонников одного — того, для кого была лишь средством для достижения цели, а не самой целью.
Это так по-женски, думает Шенкопф, не замечая, что невесело ухмыляется своим мыслям. Так по-женски — отдаваться тому, кто относится к тебе с некоторой снисходительностью, смотрит сверху вниз. Для кого ты — далеко не самое важное в жизни.
У него было много женщин. Одна есть и сейчас, прижимается к нему сбоку, пытается поймать его взгляд. Еще одна будет всегда, до самой его смерти, хотя она и не желает этого признавать — Катерозе фон Кройцер так же упряма и сильна духом, как и её отец, и еще по-детски категорична. Но Шенкопф ловит себя на том, что ему нравится смотреть на неё, когда она не видит, подслушивать её разговоры с другими. Он гордится своей дочерью, грубовато, на свой лад, заботится о ней.
Но даже Карин, даже Изерлон, не говоря уже о других — это не то. Они подчиняются. Их можно завоевать, их сопротивление можно сломить, хотя и иногда это бывает сложно.
А Шенкопф знает человека, над которым не властна сама смерть. Более того — это он обрел власть над ней, сделав её своей постелью, на которой ему так сладко спится, своей подушкой, своей причиной для долгожданного отдыха. Смерть принесла ему покой. А живые...
Живые отчаянно не хотят отпускать его.
Ян Вэньли сидит на столе, поджав под себя ноги. Шенкопф смотрит, хоть и постоянно напоминает себе, что это всего лишь его собственное воспоминание, игра разума, минутное помутнение рассудка. Призраков не существует, разве нет? Ведь существуй они, убитые приходили бы к убийцам, напоминая им о себе, воскрешая чувство вины. А Шенкопф не помнит — да что там, просто не знает — лиц даже половины тех, кого убил.
Но это лицо он не забудет никогда.
Ян улыбается, и Шенкопф чувствует, как теплеют его собственные пальцы и губы. Они помнят эту улыбку. И взгляд этот они помнят хорошо — касались когда-то век, темных ресниц, тайком или открыто, заменяя прикосновениями колыбельную, пожелание спокойной ночи, все те ласковые необязательные слова, которые говорят обычно женщины — и женщинам. Ян сам был мастером слов, мастером складывать их в предложения умные, трогательные и обманчиво искренние, как и он сам. Несмотря на кажущуюся мягкость и уступчивость, переспорить его было невозможно. Переубедить тоже.
Шенкопф никогда не говорил, что любит своего адмирала. Он даже об этом не думал, если уж на то пошло, а за любой намек со стороны кого-то третьего дал бы в морду — совершенно естественно оскорбившись не столько за себя, сколько за командира. Но Ян если не знал тогда, то совершенно точно что-то знает сейчас. Иначе не приходил бы, не смотрел, не улыбался — как всегда, мягко, тепло и чуть смущенно.
И не молчал бы.
Почему-то Шенкопфу кажется, что только Ян может молчать ТАК. Молчать, словно проговаривая про себя все то, что хотел бы сказать, но приходя к выводу, что все поймут и так. И Шенкопфу нравится думать, что он понимает адмирала. Что адмирал приходит только к нему... хотя, конечно же, это не так. Были у живого Яна люди и ближе, чем командир розенриттеров — молодая жена и воспитанник, пытающиеся сейчас хоть в какой-то степени заменить Изерлону и демократии Чудотворца. Фредерике и Юлиану советы самого близкого человека нужнее, чем Шенкопфу. Так что наверняка он приходит и к ним.
Вальтер фон Шенкопф смотрит сверху вниз, наблюдая за Юлианом и Катерозе. Во всяком случае, так показалось бы любому, вздумавшему поинтересоваться, чем занят командир розенриттеров. И он действительно делает именно это — не скрываясь, следит за своей дочерью. Он в своем праве.
Но внизу же — хотя, несомненно, он мог бы устроиться где угодно - сидит Ян Вэньли. Кажется, он совсем не поднимает голову, но Шенкопф кожей чувствует его взгляд, и это чувство вернее, чем зрение — оно-то может и обмануть. Ян привычно чешет в затылке, и пальцы Шенкопфа вспоминают мягкость чужих волос. Но сильнее всех одно ощущение, неразрывно связанное у него с Яном — теплая, как человеческая кожа, волна, хлынувшая от головы вниз, к плечам, груди, ногам, осознание правильности происходящего, того, что все идет так, как должно идти.
Невольно прикрыв глаза от удовольствия и улыбаясь — словно отражая чужую улыбку, которую не видит никто, кроме него, - Вальтер фон Шенкопф салютует своему адмиралу. Может быть, призраков и не существует. Может быть, крепость Изерлон навсегда потеряла единственного человека, кому не только сдалась — по чьей воле сдавалась другим, и даже не обижалась на это. Может быть...
Но сейчас Шенкопф не хочет об этом думать. В конце концов, он всегда больше доверял ощущениям, чем мыслям и словам.

Картинка, вдохновившая на фик. Вот даже не могу назвать это гордым именем "коллаж", ибо если чем сие изделие, вышедшее из моих корявых рук, и интересно, то только идеей, а никак не исполнением.

оно