[Egoteamo]

Что получится, если проассоциировать верхушку Рейха со стихиями по восточному гороскопу? Может, это уже делали до меня. Но пусть будет.
Джен с намеками на слэш и гет. OOC и AU, в кой-то веки, не ставлю, хотя с моим выбором стихий можно и не согласиться.

Металл (Пауль фон Оберштайн)

Бесстрастный взгляд светлых глаз. Несколько седых прядей в волосах – на почти всегда хранящем одно и то же выражение лице мало морщин, и только эти пряди выдают возраст. Тихий голос, холодный и спокойный, словно железо, покрывшееся инеем.
Министр обороны ставит подпись под документом, предварительно прочитав его от начала до конца. Министр обороны не доверяет никому. Министр обороны хранит свои тайны, словно Скупой рыцарь – золото, но не испытывает никакой привязанности к ним. Прошлое для него - учитель, чьи уроки могут оказаться полезными в настоящем.
Заместитель думает, что понимает его. Император – что никогда не любил. Кое-кто из адмиралов – что ненавидят. Министру обороны все равно, пока это не мешает работать. Работать на благо Империи. Быть частью механизма – важной, нужной, но частью. Как и все. Даже император – часть механизма. Даже он должен в первую очередь думать не о себе.
Министр обороны не думает о себе. Ему безразличны собственные жизнь и тело. Если это нужно отдать на благо Империи и императора, её незаменимой части – он отдает, даже не задумываясь.
Подписывая документы. Читая их. Задерживаясь на работе до глубокой ночи – и еще дольше.
Выходя вперед, когда нужно. Беря на себя ответственность, когда нужно. Принимая на себя удар, когда нужно.
Нужно Империи. Нужно императору.
Не министра обороны называют Железным Щитом. Защита в бою ценится военными выше, чем защита в жизни и политике. Но министру обороны все равно, как оценивают его действия адмиралы и даже сам император. Когда он говорит, что военные становятся более влиятельны, чем это оправданно, то так же не чувствует никаких эмоций. Эмоции могут позволить себе другие. Его же стихия – факты, бесспорные и разящие не хуже выстрела из бластера. Факты и… холодное, почти равнодушное понимание людей.

Огонь (Райнхард фон Лоэнграмм)

Он яростен и неукротим, и это известно всем. Его страсть губит, подтачивает жизни людей – Кирхайс, Ян Вэньли, Аннерозе. Меч, закаленный в Нем. Вода, которая единственная во всей Галактике могла бы потушить Его. Роза, чьи лепестки опалил Его жар.
Он привносит в само понятие «император» красоту, молодость, жар своих страстей, которые пытается скрывать, подражая своему министру. Он вдохновляет, и тысячи солдат идут в бой с Его именем на губах. Он сам командует боем, на белоснежном флагмане, с горящими глазами и пылающей жаждой в сердце. Эта жажда пожирает его сердце, но Он не променял бы её ни на что другое.
Во снах Он видит языки пламени – рыжие волосы над улыбающимся лицом. Наяву эти языки пламени можно заметить в Его глазах, если хорошенько приглядеться. Многие замечают. Но все равно слетаются к Нему – ночные мотыльки, в тайне даже от себя жаждущие гореть и сгорать. Или просто согреться.
Он в большей мере служит своим страстям, чем империи. Империя для Него важна, но она груз, лежащий на плечах и который нельзя просто так стряхнуть. Ради этого груза Он должен решать судьбу миллионов людей. Ради этого груза Он должен работать день и ночь, больше, чем любой из его подчиненных. Ради этого груза Он должен жениться и завести наследника – хотя и сам говорит, что хотел бы оставить все не своему ребенку, а тому, кто действительно достоин.
Но рано. Для этого рано. И, пока существует человечество, всегда будет рано.
И Он в глубине души понимает это. Понимает, что Его идеалы и мечты вряд ли когда будут воплощены в первозданном виде. Политика грязна – Он может спихнуть её на своего министра, но совесть никогда не позволит Ему править в белых перчатках, перекладывая на кого-то ответственность за свои решения.
Перчатки, в которых Он видит сам себя, по локоть в крови.
А все остальные видят его в развевающемся белом плаще. Многие из них обожают своего императора. Но многие ли решаются назвать его по имени – хотя бы даже в потаенных снах?

Вода (Оскар фон Ройенталь)

Медленно струящиеся мысли, способные подточить любую уверенность в чем бы то ни было. Мысли странные и шокирующие – даже для тех, кто близок. Умение видеть и замечать почти все – и не обращать внимания почти ни на что, с неосознанным аристократическим высокомерием игнорируя то, что неудобно и неинтересно. Глядя в упор одним глазом, закрывать другой.
Его плащ падает с плеч водопадом – синий, как глубокое озеро. Его глаза называют колдовскими. Грозовой Орел, летящий куда-то сквозь дождь – летящий так давно, что дождь уже стал им, а он дождем. Грозовой Орел, глядящий в окно и вспоминающий несколько слов, сказанных годы назад.
Враги понимают его лучше, чем друзья. Враги – те, кто, считая воду в источнике смертельным ядом, обходят его десятой дорогой или стремятся напоить этой водой других. Друзья же пьют сами и без опаски. Друзья… впрочем, много ли у него друзей?
Верность подточена холодными каплями мыслей. Дружба тоже. Не изменить русло реки, чье течение несет к обрыву промокшую насквозь птицу. И птица слишком хорошо понимает это, чтобы пытаться повернуть назад.
Медленное, неумолимое течение. Струящийся дождь. Раскаты грома, вспышки молний – словно моменты внезапных озарений.
Дикий зверь, которого нужно держать в клетке? Можно запереть реку деревом плотины – но никакая плотина не продержится вечно. Стоит хоть как-то повредить её, и река вырвется на свободу, топя людей и корабли с неосознанной жестокостью стихии. Жестокостью военного, думающего о безопасности штатских, но не тех, кто носит черную форму – как и он сам.
О своей безопасности Грозовой Орел думает меньше всего.
И не потому, что его, на самом деле, нельзя убить совсем – ведь даже тогда, когда навечно закроются разноцветные глаза, дождь отразится во взгляде тянущегося к звездам ребенка.

Дерево (Вольфганг Миттермайер)

Тепло родного дома греет и спустя многие годы – тот, кого называют Волком, Вольфом, носит его внутри себя. Полноценная семья – отец, мать и он сам, любимый, но не избалованный ребенок. И Эва, которую не назовешь безоговорочно прекрасной – но она тоже часть этой семьи и этого тепла, и Вольф любит её.
Дрова уютно потрескивают в камине, рядом с которым играет маленький мальчик. Высокое, раскидистое дерево отбрасывает тень, в которой беззаботно смеется вместе с лучшим другом юноша в военной форме. Рамка, сохраняющая такую родную улыбку Эвы. Когда Вольф берет фотографию в руки, ему кажется, что от деревянной рамки исходит легкое тепло.
Принципы Вольфа, Ураганного Волка известны всему флоту. Он не терпит, когда насилуют женщин, причиняют вред детям. Кто-то одобряет это, кто-то считает прихотью знаменитого адмирала. Но при всех своих принципах Вольф не способен убедить своего же друга проявлять меньше жестокости к женщинам – или хоть немного позаботиться о собственном сыне.
Дерево может согреть. В сочетании с огнем дерево может обжечь. Оно и обжигает, горит, рассыпая искры кораблей и флотов по галактике. Война накрывает планеты и звездные системы красным плащом Ураганного Волка. Дерево – самая надежная опора для власти огня.
Вольф и сам по себе надежен, прост и верен. Гордость и привычка слишком много думать – для аристократов; для таких, как он – прямолинейная солдатская верность. Верность тому, кто спас тебе жизнь – разве это не понятно? Верность тому, кто изменил в лучшую сторону твою родную страну, дал тебе возможность быть ей полезным – разве это не естественно?
Вольф верный друг и верный подданный. Когда приходит время выбирать между первым и вторым, он выбирает данную однажды присягу – но и дружбу в какой-то степени тоже. Дерево растет прямо, но у него может быть множество веток.
Эва, ребенок, который называет папой его, а не родного отца, служба государству. Когда-то была еще одна ветка, толстая и крепкая – на этой ветке можно сидеть вдвоем, распивая вино и разговаривая обо всем на свете. Теперь её уже нет. Но Вольфу иногда кажется, что все-таки есть. Он слишком привык к ней.
Эта ветка – словно ампутированная рука, боль в которой чувствуешь, даже когда её уже нет. Эта ветка…
Сейчас Вольф часто видит сны, в которых она горит, охваченная огнем.
Огнем, которому служили они оба.
Но дерево слишком глубоко пустило корни в благодатную землю. Дерево слишком крепко и устойчиво, чтобы прекратить жить от утраты всего одной ветки.
И дерево продолжает жить.

Земля (Хильдегарде фон Мариендорф)

Молодая женщина, носящая в своем лоне надежду империи. Вдова великого завоевателя, возрождающая подорванную войной экономику страны. Мать, думающая о мире для своего ребенка, а не грезящая бескрайними просторами космоса.
Мать – Земля.
И неважно, что сама Земля, планета Земля, уже отброшена в сторону, как колыбель, более не нужная выросшему человечеству. Женщина, императрица, продолжает нести в себе дух материнства. Забота. Защита. Мир. Для маленького принца, но в большей степени – для всей империи.
Земля плодородна. Земля постоянна. Земля – опора для всех.
Огонь лишь опалил её, но не сжег. А дерево растет, выше и выше, крепче и крепче – его тоже затронул огонь, и земля дает ему отдохнуть и собраться с силами. Силы сейчас нужны им обоим.
А маленький принц тянет свою ручку из колыбели. Императрица рассеянно улыбается ему и видит совсем другое лицо под золотистым пушком, которые скоро станут волосами. Золотистыми волосами.
А маленький принц пока еще смеется, жмется к матери, не понимая, почему она уделяет ему так мало внимания и ласки. Маленькому принцу нужна материнская любовь. Но земля слишком много отдает пасынку своему, огромной империи, и слишком мало остается на долю её сына.
А маленький принц льнет к другому маленькому, хоть и постарше, и не принцу, еще не надеясь найти в нем верного друга – таким, как они, еще не свойственны подобные надежды. Они просто рядом, вместе улыбаются и вместе плачут. И императрица не знает, как относиться к этому, и все еще невольно вздрагивает, глядя в глаза другого ребенка – глаза цвета воды. Она еще помнит, как лилась, словно вода, кровь – бессмысленно, бесцельно, ради чьих-то терзаний – но разве терзания одного человека оправдывают такие жертвы? Императрица не хочет считать, сколько людей погибло в пламени, охватившем всю галактику. Но она считала, и считает, и знает все цифры – память аналитика беспощадно точна.
Память земли, которой осталось жестокое наследие огня.
И взгляд светлых глаз, которые императрица видит в своих снах и на лице своего же сына, ничуть не менее терзает её, чем подобное наследие.