Обмен банальностями
У маленького принца золотистый пушок на голове и очень светлые глаза - хотя они, вероятно, потемнеют со временем. Сейчас это улыбающееся, теребящее мягкую игрушку создание в равной степени напоминает мать и дядю и совсем не похоже на отца с его рыжими волосами и золотисто-желтым взглядом. Пока не похоже.
- Ваше высочество, у вас нет претензий к генерал-адмиралу Биттенфельду? - прохладно интересуется он, возможно, слишком пристально рассматривая игрушку принца - маленького плюшевого тигренка. - Он уделяет достаточно внимания своему сыну?
- Вполне достаточно, господин министр, - кронпринцесса слегка наклоняет голову. - У меня нет к нему претензий… как к отцу моего ребенка.
Он отмечает паузу, которую сделала она - и, скорее всего, сделала намеренно. Нет претензий к отцу - может быть, есть к мужу?
Впрочем, это совсем не его дело.
Каким бы не был характер Биттенфельда, выйдя замуж за него, кронпринцесса быстро забеременела. Биттенфельд влюблен в неё, это видно невооруженным глазом. Конечно, он может просто переносить на сестру страстное увлечение братом, шансов реализовать которое у него нет и никогда не было. Император тянется к совсем другим мужчинам - тем, которые недоступны или кажутся таковыми. Кажутся вершинами, которые надо покорить.
Те же, что уже покорены, быстро перестают быть ему интересны.
Возможно, в этом они с кронпринцессой похожи.
Она выбрала человека, который будет любить её и ребенка - наследного принца. Но любит ли его она сама?
Какая разница.
Кронпринцесса действует в интересах империи. Как и он. В интересах империи и императора.
Императора, который охотно признал её сына своим наследником, но всего раз приехал, чтобы взглянуть на него.
Какой он все-таки мальчик, когда-то избалованный своей сестрой эгоистичный золотоволосый мальчик…
Маленький принц в колыбели, играющий с тигренком, который по своим размерам лишь немного меньше его. Молодой мужчина, прощающий уже большому тигру одну импульсивную выходку за другой и умудряющийся не замечать его обожающего взгляда. Впрочем, замечает ли он вообще чье-либо обожание?
Замечает ли маленький принц, что на него глядит не только мать, но и чужой для него человек - человек, который никогда не прикасался к нему, никогда не проявлял заботу о нем?
Человек с нечеловеческими глазами?
Тихий шепот кронпринцессы:
- Он смотрит на вас…
И не просто смотрит, но и протягивает руку - неправдоподобно маленькую. Улыбается. Неужели ничего не замечает?
Он осторожно касается непривычно мягкой и горячей кожи. И для принца это словно сигнал - он вцепляется в палец всей своей ладонью, которую и ладонью-то пока не назовешь. Вцепляется, наверное, крепко, но это совсем не чувствуется. И продолжает улыбаться.
- «Целый мир не стоит и одной слезы ребенка», - задумчиво произносит он, не двигая рукой - если принцу хочется играть с ней, словно с тигренком, то можно немного и потерпеть неудобство. - Он часто плачет, ваше высочество?
Кронпринцесса качает головой.
- Чаще кричит, когда чем-то недоволен. Похож на Райнхарда в детстве. Вам не больно, господин министр?
Больно? Нет. Только рука от неподвижности начинает затекать. Кажется, в такие моменты взрослым положено чувствовать умиление, но он не чувствует. Только прохладный интерес.
Легко представить, что это сын императора… или кронпринцессы, но не от Биттенфельда. От кого угодно, на самом деле. Хотя бы даже от него самого.
Эта мысль заставляет его невольно вздрогнуть. Принц, наверное, чувствует это и перестает улыбаться. Но пальца не отпускает.
Хотел бы он, чтобы это был его сын? Его и кронпринцессы?
Ответ приходит спустя несколько долгих, томительных секунд.
Пожалуй, у них с кронпринцессой уже есть общий сын - мрамор и золото, развевающийся плащ и пожар в глазах, страстность и безжалостность. Чем дальше, тем больше - золота, пожара, безжалостности. Несколько лет назад император был куда более… человечен.
И куда более взрослым, как это ни парадоксально.
- Что вы чувствуете, господин министр? - тихий голос кронпринцессы - словно ножницы, миниатюрные, похожие на игрушечные женские ножницы, разрывающие нить его размышлений. - Вы просто стоите и смотрите на него…
Почти бессознательная тревога матери. Конечно же. Женщинам она свойственна.
- Вы правы, ваше высочество, - так же тихо отзывается он. - Ваш сын похож на его величество. И на вас. Вы думали, кем он станет в будущем?
Формально это уже известно - но он спрашивает не о формальностях. И кронпринцесса это понимает. Кронпринцесса, едва заметно нахмурившись, рассматривает сына - а сын рассматривает её своими пока еще слишком светлыми глазами.
Слишком светлыми, чтобы можно было точно сказать, какими они станут в будущем - серо-голубыми или почти золотистыми.
Он чувствует, что маленький принц отпускает его руку. Хмурится, словно готовясь заплакать, как самый обычный ребенок. Впрочем, это и есть обычный ребенок. Пока что.
- Я думала, господин министр, - наконец, медленно произносит кронпринцесса. - Но пока точно могу сказать только одно - он не будет вторым… Райнхардом фон Лоэнграммом. Даже если очень на него похож.
Несколько секунд он молчит, обдумывая её слова - на первый взгляд обычную банальность. Но здесь и сейчас за этой банальностью кроется нечто большее. Намек на то, что маленький принц унаследовал многое и от отца? Или на то, что достижения императора невозможно повторить кому-то другому?
Или же…
Плюшевый тигренок - игрушка, отброшенная в сторону ребенком, которому она надоела. Рыжеволосый мужчина, стоящий на одном колене - подчиненный, провинившийся, влюбленный.
Еще один рыжеволосый мужчина, очень молодой, но все же мужчина - друг детства впервые запрещает ему стоять за своим плечом, открыто предпочитая другого.
Еще один… на этот раз не рыжеволосый. На этот раз - он сам. Он привык, что его всегда отвергают, и, когда император злится и кричит на него - это уже не больно. Слишком часто злились, слишком часто кричали. ЭТУ стену императору не удается пробить.
Наверное, именно поэтому он пытается сделать это снова и снова.
Ребенок с золотистым пушком на голове. Император, сияющий золотом своих длинных волос.
Может, лучше не видеть в одном - другого?
Сын тигра и львицы уже не львенок.
Маленький принц, кажется, засыпает, так и не заплакав. Кронпринцесса молчит - она ждет ответа на незаданный вопрос.
- Вы правы, - медленно кивает он. - Ваш сын не будет вторым Райнхардом фон Лоэнграммом.
Это звучит банально. Так же банально, как и фраза кронпринцессы до этого. Но… между ними всегда было большее, чем можно выразить словами.
Чем стоит выражать словами.
Кронпринцесса куда похожа на императора, чем её сын. Похожа, только… лучше. Теплее. Спокойнее. Будь она на самом деле львицей - её можно было бы гладить, запуская пальцы в жестковатую шерсть, которая, возможно, напоминала бы на ощупь собачью. Внезапно он представляет это так ярко, что почти чувствует под пальцами ровный жар.
Будь она львицей, он бы прикоснулся к ней.
Но она женщина, и прикосновение - измена.
Каким бы не был император, ему должно хранить верность. Да, именно должно - он проговаривает про себя это короткое, но почему-то кажущееся безумно тяжелым слово.
- Зачем вы пришли, господин министр? - кронпринцесса спрашивает без всякого упрека, но в её голосе слышится такая же усталость, что сейчас чувствует он. - Только посмотреть на наследника престола?
Он молчит. Наверное, долго - он не чувствует течения времени, несмотря на тиканье часов в углу. Это просто шум, не дающий окончательно сорваться в тишину. Помогающий сосредоточиться для ответа, потому что ответить - нужно.
Кронпринцесса и так уже ждала слишком долго.
- Нет, - он едва заметно качает головой.
Всего три звука, сложенные воедино. Почти самый короткий ответ, какой только можно себе представить.
Но и самый верный.
Кронпринцесса слегка сжимает губы, словно пытаясь удержать рвущиеся наружу слова. Наверняка их больше, чем одно. Но она не произносит ничего вслух - и он благодарен ей за это.
«Мысль изреченная есть ложь…»
Он не помнит, откуда знает эту фразу. Хотя, возможно, вспомнит, если попытается. Но он не хочет пытаться. Он просто с ней согласен.
Кронпринцесса не смотрит на него, а он не смотрит на неё. Они сегодня и так слишком много смотрели друг на друга. Он думает о том, что, наверное, пора уходить, и делает несколько шагов к двери. Три или четыре - он не успевает их сосчитать.
- Господин министр, вы сегодня завтракали? - эти слова звучат так неожиданно тепло, что он невольно замирает на месте, впитывая их всей кожей. И честно пытается припомнить, завтракал ли он. Кажется, нет - но до этого момента ему было все равно.
- Нет, ваше высочество, - он говорит правду, хотя и сам не совсем уверен, что это правда. - Я не завтракал.
- Тогда… я приглашаю вас позавтракать со мной.
Ему на ум тут же приходят десятки возражений. Десятки аргументов «против». Это странно, это неудобно, это, в конце концов, может показаться попросту неприличным…
Но он все еще чувствует тепло. Один-единственный аргумент «за».
И именно сейчас он оказывается решающим.
- Ваше высочество, я принимаю ваше приглашение, - сам не до конца веря в то, что происходит, произносит он. Кажется, это первое в его жизни приглашение на завтрак. Кажется, император всегда приглашал его только на ужин.
Кажется, между приглашениями на завтрак и на ужин определенно есть разница…
@темы: слэш, гет, райнхард фон лоэнграмм, пауль фон оберштайн, аннерозе фон грюневальд, AU, ЛоГГ
Теперь хочется клипа Райнхард/Оберштайн Или Оберштайн/Аннерозе или Райнхард/Оберштайн/Аннерозе. Ага, наглею.
И эта капля тепла в конце, как будто растопившая лед между будто бы чужими людьми, это трепетное уважение в интонациях- причём обоюдное уважение... Все очень удачно.
...и по этой альтернативе появляется вопрос - уж не была ли драка между Биттенфельдом и Оберштайном вызвана соперничеством за руку и сердце Аннерозе?